Мне холодно, читатель, мне темно,
но было бы темней и холодней,
не будь тебя, ведь мы с тобой — одно,
и знаю я — тебе еще трудней,
сложней, читатель, потому — прости,
а я прощу неведомый упрек,
что листик этот не собрал в горсти,
не разорвал, не выбросил, не сжег.
1999
Знаю, писать стихи больно. Писать искренне и наотмашь больно невозможно. Даже не представляю, как можно писать, живя, будто бы без кожи...
На празднование юбилея Рыжего не пойду: возьму томик с собой на прогулку, в укромном уголке парка так хорошо читается. Как по мне, голос этого поэта должен звучать не со сцены и не с большого монитора, а из тишины городских дворов и одиночества комнаты, не в микрофон, а полушёпотом в собственной голове. Его сила и искренность в камерности, чуткости, утончённой нежности и безграничной тоске, которые слышны только так.
А сборник замечательный. С ним я провела прошлое лето, восстанавливаясь после операции на руке и в попытке погрузиться в поэтическую реальность. Это были странные утра, полные любви и эмоциональной боли, которыми с избытком наполнены строки Бориса, нежные и жестокие, пронзительные до необыкновения.
Открытием для меня стал "Ротердамский дневник", включённый в сборник. Проза Рыжего оказалась не менее образной, густой и чувственной, крепкой и яркой. Мой наставник в литобъединении говорил: "После стихов, хорошо пишется проза". Наверное, этот тот самый случай.
А может, это просто необыкновенно талантливый мальчик, такой хрупкий и сильный одновременно. Такой...